Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]
— Двадцать минут второго.
— Вы так уверены?
— Да, потому что… потому что мой муж стал на меня ворчать, когда я спустилась — я тебя жду уже целых полчаса. Ну, и все такое.
— Хорошо, — сказал я. — И что дальше?
— Здесь, значит, все уже было тихо. Все разошлись. Только у двери в столовую еще стояли Ладике с Янсен…
— С Франциской Янсен? — вставил я. — Из отдела игрушек?
— Из отдела игрушек, верно, — кивнула фрау Цирот, покрытая цветами. — Но вот Франциска она или не Франциска…
— Ладно, дальше! — нетерпеливо сказал я, извлек из кармана куртки пачку сигарет и даже забыл от волнения предложить сигарету даме.
— Можно и мне закурить? — спросила она, открывая сумочку.
Я рассыпался в извинениях, угостил ее сигаретой и дал прикурить.
— Они ссорились, — сказала фрау Цирот.
Из ее большого рта выплыло первое облачко дыма.
— Вот как? Ссорились? И громко?
— Нет, конечно. Но было видно, что они ссорятся. Когда я подошла ближе, Ладике сразу умолк, попытался улыбнуться и поздоровался. Но Янсен сердито посмотрела на него. Губы у нее были сжаты, а лоб нахмурен. Я пошла к лифту… Вот и все. Больше я ничего не знаю.
— Спасибо, фрау Цирот, — сказал я. — Где я смогу вас найти, если у меня еще будут вопросы?
— Я заведую секцией дамского белья. На третьем этаже.
— Большое спасибо, — повторил я.
Она встала, протянула мне руку, погасила сигарету в пепельнице и ушла.
Я сидел за письменным столом Ладике и размышлял. Пришел доктор Тютер. Он представил мне троих детективов универмага. Это были мужчины средних лет без особых примет — такими, собственно, они и должны быть на своей работе. Были они деловитыми донельзя и, надо думать, почувствовали себя просто счастливыми, когда я обратился к ним «Дорогие коллеги!», попросив наряду с основной деятельностью по наблюдению за покупателями, требующей колоссального напряжения всех сил, послушать также и болтовню продавцов — вдруг будет какая-то зацепка для расследования. Затем я попросил одного из этих безликих мужчин сопроводить меня в отдел игрушек. Разумеется, я нашел бы его и сам, но так было лучше. Дамам из отдела Ладике я разрешил вернуться за свои письменные столы, но кабинет покойного запер, а ключ взял с собой, хотя и без того знал, что никто из женщин не решится войти туда.
В отделе игрушек от немолодой продавщицы с милыми добрыми глазами я узнал, что Франциска Янсен в последнее время была «…ну… какой-то рассеянной… или расстроенной». Хотела поставить машинку на полку с куклами — и тому подобное.
— Была ли она особенно возбуждена в субботу? Нет, нет, конечно. Я даже удивилась, что она такая спокойная.
— Это почему же?
— Ну, знаете, накануне отпуска. Вечером ей уже надо было ехать в Югославию! Я бы на ее месте…
— В Югославию?
— Да, три недели на Адриатике. Шикарно, правда? Она чуть ли не весь год копила на отпуск. Это они умеют, потому что молодые и одинокие. Мы-то уже такого себе позволить не можем. Я всегда говорю своему мужу…
— А вы случайно не знаете, куда именно она поехала? — перебил я.
Нет, она не помнила, куда.
— Как-то с буквой «а» на конце, — сказала она и произнесла несколько названий, которые звучали не очень-то по… на каком языке говорят в Югославии?., не очень-то по-сербско-хорватски.
— А какая компания организовывала поездку?
Она сказала.
Югославия… Мне вдруг пришла в голову шальная мысль — а не придется ли поехать за главной подозреваемой? Мечты, мечты… Просто смешно на это надеяться. Чем я располагал — фотографией, парой строчек из письма, показаниями одной свидетельницы — и все. Шефа, который на основании такого мизера послал бы меня в командировку, еще свет не видывал. Не родился еще такой шеф. А как я хотел на Адриатику. Да еще сейчас, в конце августа… просто чудо!
Я вышел из универмага, и мне показалось, что в городе стоит нестерпимая духота и вонь. Меня охватила невыразимая тоска по теплому средиземноморскому ветру, по скалам, освещенным солнцем, по глубокой синей воде. Но я был холостяком, а таковые в нашем управлении не имели ни малейших шансов на отпуск в это время. Я сел в раскалившуюся на солнце машину и поехал по пыльным, вонючим улицам города, тихо проклиная свою судьбу.
Было начало двенадцатого, когда я позвонил в дверь квартиры на втором этаже нового дома в Отмаршене. На маленькой табличке рядом со звонком было написано «Янсен». Чуть ниже красовалась старомодная эмалированная табличка с готической надписью «Хелена Май-зельбах».
За дверью раздались шаги. Дверь приоткрылась.
— Благодарю вас, мы ничего не будем покупать! — сказала пожилая женщина, выглядывая в щелку.
Вот так всегда. Есть во мне что-то, напоминающее агента по продаже пылесосов. Может, у меня просто чересчур серьезный вид.
Дверь захлопнулась.
Я позвонил снова. Когда дверь приоткрылась еще раз, я сказал в щелку: «Криминальная полиция!» и показал свой значок.
— О Господи! — вздохнула старая дама и открыла дверь.
Стоит мне сказать «криминальная полиция», люди сразу же поминают имя божье. А между тем визиты мои только в самых редких случаях имеют отношение к делам религиозным.
— Что-то случилось с Франциской? — спросила старая дама и тут же сообщила мне, что она — Хелена Майзельбах, тетя Франциски Янсен.
— Нет, — сказал я. — С ней ничего не случилось. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Но у меня есть несколько вопросов. Можно мне войти, фройляйн Майзельбах? Моя фамилия Клипп. Или вы предпочитаете говорить на лестнице?
— Нет, нет, — в панике замахала руками фройляйн Майзельбах. — Пожалуйста, проходите!
Я прошел и тут же увидел светло-серый жакет. Он висел в коридоре на плечиках, неподалеку от гардероба с зеркальной створкой. На правом рукаве жакета отчетливо виднелись темно-коричневые пятна. Не обращая внимания на фройляйн Майзельбах, я направился к жакету, внимательно осмотрел пятна, поплевал на указательный палец, потер им пятна и понял, от чего они.
Это была кровь.
— Что вы делаете? — испуганно вскрикнула фройляйн Майзельбах.
— Странные пятна, — проговорил я и проницательно глянул на нее.
— Что это значит — странные? — спросила она. — Ничего странного. Это кровь. Моя племянница порезала палец, когда укладывала чемодан, и…
— Вы сами видели?
— Нет, она так мне сказала.
— В универмаге «Вайнгеймер» сегодня утром обнаружен труп мужчины, который был заколот, — сказал я тихо. — Его убили в субботу. Ваша племянница была с ним знакома. Больше того, он даже носил ее фотографию в бумажнике. Судя по показаниям свидетелей, она последняя виделась с ним. Мы располагаем ее письмом к нему, которое не назовешь очень уж ласковым. И вот мы находим кровь на рукаве ее костюма. Фройляйн Майзельбах, что вы можете сказать обо всех этих странных совпадениях?
Более идиотского начала для разговора просто невозможно было придумать, в чем я тотчас же и убедился. Глаза фройляйн Майзельбах расширились. В них отразился ужас. Она побледнела как мел и стала медленно пятиться, пока не достигла стены рядом с открытой дверью на кухню. Прислонившись к ней, она взирала на меня, как на господа бога, собственной персоной сошедшего с небес, не в состоянии вымолвить ни слова. Из ее раскрытого рта вдруг вырвался протяжный стон, и не успел я ее поддержать, как она поехала по стене, потеряв' сознание. Голова ее пришлась как раз на голубой кокосовый коврик перед дверью.
— Что же ты за скотина такая безмозглая! — в сердцах сказал я себе и, глядя в зеркало, выразительно повертел пальцем у виска. Затем осторожно перешагнул через бесчувственную фройляйн Майзельбах, быстро прошел на кухню, намочил под краном полотенце и положил ей на лоб. Она довольно скоро пришла в себя, и я помог ей подняться. Она беспрекословно дала отвести себя на кухню, где без сил рухнула в кресло.
Только теперь я смог хорошенько разглядеть ее. Густые седые волосы, падающие на лоб, маленький курносый нос в крупных порах. Крошечный ротик, губы бантиком. Узкий разрез водянистых глаз, окруженных сеточкой морщин. Полные руки подрагивают на коленях.
— Извините, ради бога, — сказал я торопливо. — Я не хотел.
— Моя племянница не могла… — шепотом произнесла она и запнулась. — Нет, она не могла это сделать!
Я сел в кресло напротив.
— Хм… А вы знали Альфреда Ладике?
— Альфреда Ладике? — переспросила она и покачала головой. — Это что лее, тот…
— Да, убитый.
— Нет, — сказала она. — Франциска… Моя племянница никогда не упоминала этого имени.
— Она не изменилась в последнее время? Может быть, стала более скрытной, чем раньше? Или волновалась? Беспокоилась?
— Нет. Немного нервничала — это верно, но сами понимаете— она не была в отпуске больше года. И потом такая нагрузка — курсы английского по вечерам, дважды в неделю до половины одиннадцатого. Она ведь хотела вырваться оттуда. Я имею в виду универмаг. Хотела сменить профессию.
